Трудные годыВ 1928 г. страна приступила к реализации первого пятилетнего плана. Главная задача пятилетки состояла в создании материальных основ дальнейшего экономического развития СССР. С большим напряжением сил, с трудовым подъемом и энтузиазмом возводились Днепрогэс, Турксиб, другие объекты пятилетки. Первые успехи породили у отдельных партийных и государственных деятелей иллюзию возможности достижения социализма одним большим скачком. В итоге форсированное, плохо подготовленное кооперирование сельских хозяйств сопровождалось беззаконием. Просчеты в экономическом планировании создали диспропорции в развитии промышленности. Росла социальная напряженность. Не надо забывать, что в то время действительно наблюдались случаи вредительства, были и диверсии.
Трудности экономической жизни подхлестнули борьбу между группировками Троцкого-Зиновьева и Сталина за власть в партии и государстве. Их отражением явилась волна репрессий конца 20-х - начала 30-х годов, во время которой погибло в несколько раз больше людей, чем во время репрессий 1937-1939 гг.
Расхожий ныне штамп о «злодее Сталине» не отражает всей сложности и неоднозначности той эпохи. Еще 17 сентября 1918 г. в одной из газет член ЦК ВКП(б) и глава Коминтерна Г.Е.Зиновьев писал: «Мы должны увлечь за собой девяносто миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить - их надо уничтожать» [1]. К сожалению, эти слова не являлись только декларацией. Усилиями Л.Д.Троцкого, Г.Е.Зиновьева, Л.Б.Каменева, Н.И.Бухарина была создана репрессивная система, которую позже назовут «сталинской». Группа Троцкого, сделав основную ставку на «мировую революцию», не обращала внимание на то, что уже к середине 20-х годов этот тезис не соответствовал реалиям времени. Пропаганда этих идей сопровождалась активной борьбой с национальной культурой. Сталин, более прагматично оценивая ситуацию, делал ставку на возможность построения социализма в одной стране. Как следствие этого, со второй половины 30-х годов началась поддержка изданий, посвященных русской истории, увеличение тиражей русской классической литературы, Да и введение офицерских и генеральских званий (немыслимое в эпоху 20-х годов) являлось отражением той же генеральной линии. Поэтому в глазах Троцкого и его сторонников первые шаги Сталина в этом направлении воспринимались как отказ от идей революции, что вызвало повышение напряженности внутри партии. В
этой сложной и противоречивой обстановке Сталин сделал вывод об обострения классовой борьбы по мере продвижения к социализму. В ведущуюся в масштабах государства «варварскими методами» внутрипартийную борьбу оказались втянуты миллионы людей. «Лес рубят - щепки летят». Эта фраза в 20-е - 30-е годы приобрела иной смысл. Прокатилась волна репрессий. Затронула она и авиапромышленность.
Ночью 24 октября 1929 г. Н.Н.Поликарпов был арестован у себя дома. Он проживал тогда на Якиманке (Первый Бабьегородский переулок, дом №12). Перед уходом Николай Николаевич подошел к кроватке дочери и попрощался с ней.
Нельзя сказать, что арест был совершен случайно, «по ошибке». Тучи над головой Поликарпова сгущались давно. Ему многое припомнили: и то, что он был верующим человеком, и то, что ходил в церковь, и что носил крест. Завистливые и бездарные еще с начала 20-х годов писали о Поликарпове докладные записки в разные инстанции. Многим не нравился его характер, а многим - самостоятельная, независимая позиция в вопросах проектирования самолетов.
В начале 1928 г. начальник ВВС Петр Ионович Баранов распорядился подготовить специальный отчет для того, чтобы, с одной стороны, изучить опыт создания истребителей И-1 и И-2 с целью избежать ряда ошибок в организации опытно-конструкторских работ, с другой - показать, что некоторые авиаконструкторы при проектировании новых машин применяли методы, свойственные «частнокапиталлистической лавочке» [2]. Эти материалы потом будут использованы при следствии.
В 1929 г. разбился один из первых серийных истребителей И-3. Тогда арестовали инженера завода № 1 В.В.Калинина, а Поликарпова обвинили в передаче в серийное производство недоведенных самолетов. Такое же обвинение последовало и после аварии П-2. После начала волны репрессий Николай Николаевич, чтобы обезопасить себя, старался не предпринимать никаких шагов, способных спровоцировать его арест. Он отказался гарантировать некоторые летные характеристики проектируемого истребителя И-7, отмечая в переписке с НТК ВВС, что достоверных методик расчетов некоторых параметров в настоящее время не существует, поэтому характеристики, полученные на летных испытаниях, будут отличаться от реальных [3]. Но это вызвало лишь раздражение у отдельных руководящих работников. Посыпались обвинения в саботаже и срыве опытных работ со всеми вытекающими последствиями.
А тем временем по стране тогда катились громкие процессы «Шахтинского дела», дела Промпартии...
После обыска Поликарпова доставили на Лубянку во внутреннюю тюрьму. Ему предъявили обвинение в участии в контрреволюционной вредительской организации. Его также обвиняли: 1) в передаче на завод № 1 для серийного производства недоведенного и до конца не испытанного истребителя И-3, в том числе элеронов новой конструкции, никем не утвержденной; 2) в разработке непригодной для эксплуатации конструкции управления И-3 из-за образования люфтов после 10-15 полетов; 3) в использовании на опытном экземпляре И-3 многих элементов конструкции, снижающих полетный вес машины, но еще не освоенных серийным заводом, с целью затруднить внедрение в серию и затянуть сроки; 4) в создании непригодного для ВВС истребителя И-1, предназначенного прежде всего для побития рекорда скорости, в протаскивании через своих сторонников решения о продолжении работы над ним, чтобы еще больше нанести материальный ущерб государству; 5) в использовании на И-1 схемы моноплана, которая не обеспечивает обзор вниз, а при капотировании во время посадки создает опасность для головы летчика; 6) в прекращении работы над бомбардировщиком Б-1 (2БЛ-1) Колпакова-Мирошниченко; 7) в предъявлении на государственные испытания разведчика Р-5 с дефектами для затягивания сроков испытаний нужной для ВВС машины и т.д., и т.п. [4].
Виновным себя Поликарпов не признал. Тем не менее после недолгого следствия его перевели в Бутырскую тюрьму и вскоре без суда приговорили к расстрелу «как социально чуждого элемента». С исполнением приговора, однако, не спешили. Медленно тянулся день за днем. Дочь конструктора, Марианна Николаевна, вспоминала: «Мама носила ему передачи и после первого свидания пришла домой сама не своя: когда его вывели к ней, он все время озирался и прятал голову в плечи: видимо, его били» [5]. Да, Поликарпов прошел и через это. Нетрудно понять, какие чувства испытывал Николай Николаевич в тяжелое для него время. Сохранилось письмо жене и дочери, датированное 14 декабря 1929 г.:
«Милая и дорогая Шурочка, Мирочка и все наши!
Вот уже еще две недели прошло, а мне не удалось за это время ни повидаться с тобой, ни получить от [тебя] письмо. Это для меня самое тяжелое лишение в моем настоящем безотрадном существовании. Я все время беспокоюсь, как вы живете, как ваше здоровье, как вы переживаете наше общее несчастье. Об этом не стоит и вспоминать, я совсем убит этим горем. Изредка, ночью или рано утром, я слышу звуки жизни: трамвай, автобус, автомобиль, звон к заутрене, а в остальном моя жизнь течет монотонно, удручающе. Внешне я живу ничего, камера сухая, теплая, ем сейчас постное, покупаю консервы, ем кашу, пью чай или, вернее, воду. Читаю книги, гуляю по 10 минут в день. Деньги у меня есть. Следователь обещал мне скоро разрешить свидание с тобой. Я очень и очень опасаюсь, не больна ли ты или Мирочка, т.к. вот уже неделя, а от тебя нет передачи.
Я вчера видел тебя во сне, а сегодня Мирочку. Я думаю, что пока еще мои письма до тебя не доходят. Это письмо четвертое. Если оно дойдет, то пришли мне ниток черных, мне надо зашить штаны и пришить пуговки. Мне очень хочется повидать тебя, поговорить с гобою и подкрепить волю к жизни, а то я очень ослаб духом. Я о вас все время вспоминаю, мысленно к вам путешествую, мысленно переживаю всю мою с тобою и Мирочкой жизнь. Как мне хотелось бы повидать Мирочку. Наверное сейчас бегает с саночками и лопаткой? Вчера я послал доверенность на твое имя на жалование и за отпуск. Я не пользовался отпуском в 1927 г. и две недели из него были перенесены директором в декабре 28 г. на 29 год. Поговори с ним, не оплатит ли он их? Скоро будет 2 месяца, как я арестован, и меня исключат из списков завода. Через 1,5 месяца будет семь лет нашей свадьбы, а я встречаю это в тюрьме! Белья у меня много, я ведь не особенно много его трачу, т.к. пылиться-то ведь негде. За рубашки спасибо, они мне впору, только ворот чуть-чуть тесен. Передачу пересылай постную. Мне очень хочется поесть картофеля, но к сожалению, негде купить. Поэтому ем кильки и осетрину. Булок тоже не удается купить. Ну это все пустяки. Я послал письмо папочке, не знаю, получил ли он его? Как его здоровье? Будешь писать ему, поклонись от меня. Как здоровье бабушки и всех наших? Как у тебя с деньгами? Купи Мирочке книжечку от меня, а к Рождеству устрой для нее елочку. Играешь ли на пианоле? Как приятно было бы поиграть. Бабушка наверное живет с тобой в комнате. Как твоя служба, устроилась ли ты в штат, получаешь ли ты жалование? Как к тебе относится начальство? Если можно, перешли мне короткие штаны и желтые ботинки, а то мои штаны распоролись, а полуботинки разбились. Я их тебе перешлю обратно. Если разрешат, то перешли пояс, а то я подпоясан веревочкой от покупки. Нельзя ли тебе написать мне, может быть разрешат? Ну, пока до свиданья, целую тебя, Мирочку, бабушку и всех наших.
Помолись за меня св. Николаю, поставь свечку и не забывай про меня. Береги себя, одевайся получше и кушай получше. Передачу посылай понемногу, но почаще, хорошо бы два раза в неделю» [6, 7].
Семье приходилось нелегко. «У нас описали все имущество и грозили нас с мамой выгнать в подвал. Маму уволили и она работала экстерном, без зарплаты - только чтобы работать - в Протезном институте, в отделении проф. Раузера, который не побоялся принять ее к себе на работу, - рассказывала Марианна Николаевна. -Жили мы на иждивении маминых родных, они только нам и помогали» [5].
Н.Н.Поликарпов не был единственным из создателей авиационной техники, кого затронули репрессии. 1 сентября 1928 г. был арестован Д.П.Григорович, затем ряд работников его КБ - В.Л.Корвин, Н.Г.Михельсон, А.Н. Седельников и др.; из ЦАГИ арестовали А.В.Надаш-кевича, из работников завода № 1 - И.М.Косткина, А.А.Попова, В.В.Калинина. Аресту подверглись работники заводов № 22, № 23, № 25. Были посажены и моторостроители - Б.С.Стечкин, А.Д.Чаромский, А.А.Бессонов...
Иногда события принимали трагикомический оборот. Е.И.Майоранов, конструктор КБ Григоровича, не был арестован вместе с другими сотрудниками, но его уволили с работы. Все попытки устроиться на какое-ни-будь другое предприятие ни к чему не привели: узнав, что он из КБ, где арестована большая часть конструкторов, перед ним просто закрывали двери. Проходил месяц за месяцем. Отчаявшись, Майоранов написал в ОГПУ письмо с просьбой арестовать его, но получил отказ - нет оснований. Только после ряда подобных писем, ему дали небольшой срок «за хулиганство».
Несмотря на шумные политические процессы, руководители репрессивных кампаний понимали, что многие инженеры невиновны и их, особенно работавших в оборонных отраслях промышленности, просто некем заменить. Поэтому в приказе за подписью председателя ВСНХ СССР В.В.Куйбышева и заместителя председателя ОГПУ СССР Г.Э.Ягоды предписывалось: «Органам ОГПУ принять все меры к тому, чтобы в деле исправления вредительства были использованы инженеры-вредители... Содействовать ОГПУ в том, чтобы работа вредителей протекала в наиболее нормальных условиях, а именно снабдить их необходимой литературой, материалами и приспособлениями» [11].
Было принято решение об организации сети тюремных конструкторских бюро: из заключенных моторостроителей создали Особое техническое бюро (ОТБ), где А.А.Бессонов, Б.С.Стечкин и другие занимались разработкой авиадвигателей серии «ФЭД», а для проектирования самолетов сформировали Особое конструкторское бюро (ОКБ).
29 ноября 1929 г. Н.Н.Поликарпова взяли с вещами и перевели в другую камеру. К своему изумлению он увидел там Ивана Михайловича Косткина. Не успели они обменяться несколькими фразами, как в камеру ввели Василия Александровича Тисова. Затем внесли две койки и предложили располагаться. Начались разговоры, которым не было конца.
На следующее утро всем троим приказали надеть пальто. Вместе с сопровождающим охранником они вышли в тюремный двор, поднялись на второй этаж от-
дельно стоящего внутри Бутырской тюрьмы здания. Вид комнаты для тюрьмы был необычен: в удобном, просторном и светлом помещении в ряд стояли чертежные доски, на столах лежали чертежные принадлежности, научно-техническая литература. Там постепенно собрались хорошо знакомые между собой заключенные конструкторы и инженеры. Д.П.Григорович объявил, что ему поручено из числа арестованных скомплектовать конструкторскую группу для создания новой техники. Тут же распределили обязанности каждого. Перед обедом всем предложили выйти на прогулку в примыкающий к зданию садик. Обедали за рабочими столами, качество пищи было лучше, чем в камерах [9].
Так началась работа Особого конструкторского бюро (ОКБ). Его начальником являлся представитель ОГПУ Горьянов. Другой представитель ОГПУ Змуда отвечал за организацию труда и быта.
После обеда приехал заместитель начальника ВВС Я.И.Алкснис и выдал задание на проектирование ряда самолетов, в том числе маневренного истребителя с двигателем воздушного охлаждения. Оно повторяло задание на истребитель И-5, с которым конструкторское бюро ЦАГИ не справилось. Проект предстояло завершить к марту 1930 г. и тогда же представить на рассмотрение в НТК ВВС. Продувки моделей в аэродинамической трубе, как и проведение других исследований «на стороне», не предусматривались.
Поликарпов, истосковавшись по работе за время заключения, с головой ушел в эскизное проектирование. Работа отвлекала его от грустных мыслей. Параллельно эскизы истребителя набрасывали и другие конструкторы, в том числе Д.11.Григорович. После обсуждения проектов остановились на двух вариантах: Григоровича и Поликарпова. Наиболее существенно они расходились в хвостовой части фюзеляжа. Дмитрий Павлович предполагал сделать ее конической, как позже это было им реализовано в истребителях И-Z, ИП-1. Надо отметить, что в отличие от других конструкторов, начинавших проектирование истребителя «с нуля», у Николая Николаевича был за плечами опыт разработки близких по типу машин: И-3, И-5 (1927 г.), И-6, И-7 (1929 г.). Это создавало известную гарантию успеха (немаловажную для находившихся в заключении инженеров), поэтому большинство высказалось в пользу проекта Поликарпова.
Дмитрий Павлович Григорович, который был по натуре человеком резким, защищая свой взгляд на проектирование, вспылил. В горячих спорах устранить разногласия не удалось. На следующий день Григорович сказался больным и не вышел из камеры. Для того, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки, по предложению И.М.Косткина к Дмитрию Павловичу для переговоров направили В.Л.Корвина. Он сумел убедить Григоровича в достоинствах проекта Поликарпова. Работа возобновилась. Дмитрий Павлович был отходчивым человеком, через день он, как ни в чем ни бывало, приступил к исполнению своих обязанностей и сам активно участвовал в разработке машины. Основные расчеты вели Б.Ф.Гончаров, В.В.Калинин при участии Н.Н.Поликарпова и Д.П.Григоровича. Проектируемые машины получали обозначение ВТ, что означало «внутренняя тюрьма», и соответствующий порядковый номер разработки.
Свидания с родными теперь уже проходили не в кабинках с сетками, а в отдельной комнате со столами и стульями. Время от времени ОКБ посещал тюремный парикмахер, дважды в месяц заключенных водили в баню.
В январе 1930 г. находившихся в заключении конструкторов и инженеров перевезли из Бутырской тюрьмы на завод № 39 им. В.Р.Менжинского и разместили в отдельно стоящем седьмом ангаре, превращенном во внутреннюю тюрьму. Перегородка делила ангар на две части. В одной вдоль стен стояли кровати, а посередине - большой стол. В другой - чертежные доски и конторские столы. Старший сопровождающий предложил располагаться по кроватям по желанию. Как вспоминал В.Л.Корвин, справа от входа разместились Б.Ф.Гончаров, Н.Н.Поликарпов, В.А.Тисов, И.М.Косткин, А.Н.Седельников, В.Л.Корвин, Е.И.Майоранов, слева -Д.П.Григорович, П.М.Крейсон, Н.Г.Михельсон, другие инженеры [9].
Необходимость переезда была очевидна: для успешной постройки опытной машины инженеры должны быть ближе к производству.
Ранее завод № 39 был ремонтным и входил в систему Промвоздух. Этот трест был создан в середине 20-х го-
дов и предназначался для проведения капитального ремонта гражданской и военной авиационной техники. Обязанности главного инженера по совместительству исполнял Н.Н.Поликарпов. В июле 1929 г. приняли решение о передаче заводов треста Промвоздух Авиатресту. В начале 1930 г. завод № 39 оказался в ведении ОГПУ. Частая смена ведомственной принадлежности, происходившая в течение года, задержала переоснащение завода, но с конца первого квартала 1930 г. его переоборудование для нужд авиапромышленности стало происходить в ускоренном темпе.
После разработки проекта самолета 28 марта 1930 г. был утвержден его макет. На постройку первоначально отводили два месяца, но затем этот срок сократили вдвое. Виктор Львович Корвин вспоминал:
«Однажды вечером приехало большое начальство: Горьянов и Гай. За ним Змуда с одним солдатом внесли в жилое помещение корзины и ящики. На столе появились в большом количестве закуски и вино. Был организован банкет. Всех членов ОКБ пригласили за стол. Все насторожились - никто не мог понять, какую цель преследовал такой банкет.
Слово взял Гай. Он похвалил за успешную работу всех присутствующих и добавил, что в связи с требованиями командования срок окончания постройки самолета-истребителя вместо 1-го июня перенесен на 1-е мая, а 26 марта должен быть предъявлен макет. Членам ОКБ ничего не осталось, как заверить начальство, что новый срок будет выдержан» [9].
Для ускорения работ над истребителем ОКБ расширили за счет привлечения вольнонаемных инженеров и техников. Новая организация стала называться Центральным конструкторским бюро (ЦКБ). «ЦКБ от ГПУ», - ехидничали заводские остряки. Ядром организации являлись конструкторы с заводов № 22, № 25, а также «группа из седьмого ангара» (завода № 39), причем КБ завода № 25 первоначально входило в состав ЦКБ на правах независимого филиала и только с сентября 1930 г. полностью влилось в его состав [11].
Командование ВВС и руководство ОГПУ оказывали ЦКБ всяческое содействие. Собранным из разных заводов инженерам (вольнонаемным и заключенным) было предложено назвать фамилии высококвалифицированных рабочих, присутствие которых было бы желательным для быстрой и качественной постройки машины. В считанные дни рабочие переводились на завод № 39, немедленно включаясь в производство. Оперативно поставлялись материалы, станки, оборудование, решались организационные вопросы. К примеру, 29 марта, за один день, были оборудованы опытные мастерские с полным штатом рабочих при одном мастере. От ЦКБ за это производство отвечал В.Л.Корвин.
Николай Николаевич не занимался деталировкой чертежей и мелкими текущими работами, связанными с постройкой опытных образцов самолета, выполняя задание по проектированию фотоустановки, но подключался к решению оперативных вопросов, важных для производства. Работа проводилась в бешеном тем-
пе. Поликарпов был подавлен приговором о расстреле и только железная воля Григоровича позволяла выдерживать заданные сроки постройки самолета, хотя бывали моменты, когда и он начинал нервничать и порывался организовать работу в три смены. Он успокоился только тогда, когда приступили к обтяжке машины полотном.
27 апреля 1930 г. новый истребитель с высотным двигателем «Юпитер-VII» был доставлен на аэродром. На его киле в центре красной звезды красовались затейливо переплетенные литеры ВТ, а в нижних лучах звезды - две маленькие единицы, что составляло условное обозначение самолета - ВТ-11. Буквы расшифровывались просто: внутренняя тюрьма.
29 апреля 1930 г. летчик Б.Л.Бухгольц совершил на истребителе первый полет.
Вскоре начались испытания второго экземпляра самолета, а затем и третьего, с отечественными высотными моторами М-15 (2М-15) конструкции А.А.Бессонова. Второй экземпляр имел название «Подарок XVI Партсъезду» [12].
Уже после первых полетов стало ясно, что получился хороший истребитель, и 13 сентября 1930 г. под маркой И-5 его запустили в серийное производство еще до завершения государственных испытаний. Головная серийная машина была выкрашена в красный цвет и имела название «Клим Ворошилов». На ней потом долго летал начальник ВВС Я.И.Алкснис.
Руководство технического отдела ОГПУ стало более благосклонно относиться к заключенным. По вечерам у них появилось время для отдыха. Из чертежной в седь-мом ангаре для узников сделали столовую, резко улучшили питание. Значительно повысилась заработная плата, а премии стали выдавать дефицитными продуктами, которые разрешалось передавать родным и близким. Свидания проходили уже раз в неделю.
Дочь конструктора вспоминала: «Меня мама брала с собой повидать папу. Мы доезжали до конечной остановки трамвая на Ленинградском шоссе - сейчас это отрезок Ленинградского проспекта, потом мы шли пешком и, наконец, попадали в огромный ангар, где сплошь стояли тумбочки с кроватями. Здесь было много знакомых нам прежде. Содержали узников хорошо; папа, зная, как нам трудно живется, всякий раз к нашему приходу припасал что-нибудь вкусненькое для нас» [5].
Дмитрию Павловичу Григоровичу, несмотря на то, что он еще не был освобожден, даже предоставили отпуск, разрешив поехать в Ялту с семьей и охранником.
|
